Тамара Курдюмова - Литература. 7 класс. Часть 2

Все, все правильно говорила старая кобыла, ничего не соврала. Были, были такие времена и были еще недавно, на моей памяти, когда лошадью дышали и жили, когда ей скармливали самый лакомый кусок, а то и последнюю кроху хлеба – мы-то как-нибудь выдюжим, мы-то и с голодным брюхом промаемся до утра. Нам не привыкать. А что делалось по вечерам, когда наработавшаяся за день лошадка входила в свой заулок! Вся семья, от мала до велика, выбегала встречать ее, и сколько же ласковых, сколько благодарных слов выслушивала она, с какой любовью распрягали ее, выхаживали, водили на водопой, скребли, чистили! А сколько раз за ночь поднимались хозяева, чтобы проведать свое сокровище!

Да, да, сокровище. Главная опора и надежда всей крестьянской жизни, потому как без лошади – никуда: ни в поле выехать, ни в лес. Да и не погулять как следует.

Полвека прожил я на белом свете и чудес, как говорится, повидал немало – и своих, и заморских, а нет – русские гулянья на лошадях о Масленице сравнить не с чем.

Все преображалось как в сказке. Преображались мужики и парни – чертом выгибались на легких расписных санках с железными подрезами, преображались лошади. Эх, гулюшки, эх, родимые! Не подкачайте! Потешьте сердце молодецкое. Раздуйте метель-огонь на всю улицу!

И лошади раздували. Радугами плясали в зимнем воздухе цветастые, узорчатые дуги, июльский жар несло от медных начищенных сбруй, и колокольцы, колокольцы – услада русской души…

Первая игрушка крестьянского сына – деревянный конь. Конь смотрел на ребенка с крыши родного, отцовского дома, про коня-богатыря, про сивку-бурку пела ему и рассказывала мать, конем украшал он, подросши, прялку для своей суженой, коню молился – ни одной божницы не помню я в своей деревне без Егория Победоносца. И конской подковой – знаком долгожданного мужицкого счастья – встречало тебя почти каждое крыльцо.

Все – конь, все – от коня: вся жизнь крестьянская с рождения до смерти…

Ну и что же удивительного, что из-за кобылы вскипали все главные страсти в первые колхозные годы!

У конюшни толклись, митинговали с утра до ночи, там выясняли свои отношения. Сбил у воронка холку, не напоил гнедуху вовремя, навалил слишком большой воз, слишком быстро гнал чалого, и вот уж крик, вот уж кулаком в рыло заехали.

Э-э, да что толковать о хозяевах, о мужиках, которые всю жизнь кормились от лошади!

Я, отрезанный ломоть, студент университета, еще накануне войны не мог спокойно пройти мимо своего Карька, который когда-то, как солнце, освещал всю жизнь нашей многодетной, рано осиротевшей семьи. И даже война, даже война не вытравила во мне память о родном коне.

Помню, в сорок седьмом вернулся в деревню. Голод, разор, запустение, каждый дом рыдает по невернувшимся с войны. А стоило мне увидеть первую лошадь, и на мысль пришел Карько.

– Нету вашего Карька, – ответил мне конюх-старик. – На лесном фронте Богу душу отдал. Ты думаешь, только люди в эту войну воевали? Нет, лошади тоже победу ковали, да еще как…

Карько, как я узнал дальше, свой жизненный путь закончил в самый День Победы. Надо было как-то отметить, отпраздновать такой день. А как? Чем? Вот и порешили пожертвовать самой старой доходягой. Короче, когда Карько притащился из лесу со своим очередным возом, на него сверху, со штабеля, обрушили тяжеленные бревна…

В каждом из нас, видно, в какой-то мере живет пушкинский вещий Олег, и года три назад, когда мне довелось быть в Родухе, где когда-то в войну шла заготовка леса, я попытался разыскать останки своего коня.

Лесопункта давно уже не было. Старые бараки, кое-как слепленные когда-то стариками да мальчишками, развалились, заросли крапивой, а на месте катища, там, где земля была щедро удобрена перегнившей щепой и корой, вымахали густые заросли розового иван-чая.

Я побродил возле этих зарослей, в двух-трех местах даже проложил через них тропу, но останков никаких не нашел…

…Рыжуха все так же, с надеждой, с мольбой, смотрела на меня. И смотрели другие лошади. И казалось, все пространство на лугу, под горой – сплошь одни лошадиные глаза. Все, и живые, на привязи, и те, которых давно уже не было, – все лошадиное царство, живое и мертвое, вопрошало сейчас меня.

А я вдруг напустил на себя бесшабашную удаль и воскликнул:

– Ну, ну, хватит киснуть! Хватит забивать себе голову всякой ерундой. Давайте лучше грызть хлеб, пока грызется.

И вслед за тем, избегая глядеть в глаза Рыжухе, я торопливо бросил на луг, напротив ее вытянутой морды, давно приготовленный кусок хлеба, потом быстро оделил хлебом других лошадей и с той же разудалой бесшабашностью театрально вскинул руку:

– Покель! В энтом деле без банки нам все равно не разобраться… – И, глубоко сунув руки в карманы модных джинсов со светлыми заклепками, быстрой, развязной походкой двинулся к реке.

А что я мог ответить этим бедолагам? Сказать, что старая кобыла ничего не выдумала, что были у лошадей другие времена?

Я пересек пересохшее озеро, вышел на старую межу, которая всегда радовала меня своим буйным разнотравьем.

Но я ничего не видел сейчас.

Все мое существо, весь мой слух были обращены назад, к лошадям. Я ждал, каждым своим нервом ждал, когда же они начнут грызть хлеб, с обычным лошадиным хрустом и хрумканьем стричь траву на лугу.

Ни малейшего звука не доносилось оттуда.

И тогда я вдруг стал понимать, что я совершил что-то непоправимое, страшное, что я обманул Рыжуху, обманул всех этих несчастных кляч и что никогда, никогда уже у меня с Рыжухой не будет той искренности и того доверия, которые были до сих пор.

И тоска, тяжелая лошадиная тоска навалилась на меня, пригнула к земле. И вскоре я уже сам казался себе каким-то нелепым, отжившим существом. Существом из той же лошадиной породы…

1. Опишите мир далекого детства, который ожил перед автором. Что было самым запоминающимся в этой картине?

2. Почему именно лошади вызывали у рассказчика чувство жалости и даже вины?

3. Как рисует автор портрет своей героини – Рыжухи?

4. Что вас удивило в диалоге рассказчика и его любимицы?

5. Касается ли и нас укор животных, которыми мы так жестоко пренебрегаем?

6. Можно ли увидеть в строках этого рассказа элементы притчи, попытку автора помочь своим современникам решить проблемы связи с живой природой?

Александр Валентинович Вампилов

(1937–1972)

Яркой и неожиданно короткой была жизнь этого прирожденного драматурга. Он родился и вырос в Сибири, в Иркутской области. Когда его мать лежала в родильном доме и ждала появления ребенка, отец писал ей, что во сне встречался «с Максимом Горьким и целовал его в щетинистую щеку. Боюсь, как бы писатель не родился». Сон отца оказался пророческим – сын стал писателем. Но отцу не было дано это узнать. Шел 1937 год, его арестовали, и он погиб. Мать растила детей и преподавала математику в школе. Вы уже знаете, что рассказ «Уроки французского» Валентин Распутин посвятил Анастасии Прокопьевне – матери Вампилова. Так обозначаются нравственные связи в литературе сегодняшнего дня.

Исследователи творчества Вампилова заметили незначительный факт, который после смерти писателя стал казаться зловещим совпадением, почти предсказанием. Это была начальная фраза его первого напечатанного произведения в сборнике рассказов «Стечение обстоятельств»: «Случай, пустяк, стечение обстоятельств иногда становится самым драматическим моментом в жизни человека». Так, мирная поездка на лодке по Байкалу хорошего пловца и смелого человека окончилась тем, что он утонул, немного не доплыв до берега от перевернувшейся лодки: отказало сердце.

Вампилов создал несколько пьес, которые быстро (но только после его смерти!) завоевали сцены страны. «Прощание в июне», «Старший сын», «Прошлым летом в Чулимске», «Утиная охота» – произведения с острой постановкой нравственных вопросов. Создавал он и небольшие пьесы. Таковы «Провинциальные анекдоты» (состоит из двух одноактных пьес «Двадцать минут с ангелом» и «История с метранпажем[27]»). В рукописях погибшего писателя есть и неоконченные произведения. Среди них «Несравненный Наконечников» – водевиль в двух действиях с прологом и эпилогом.

Водевиль – легкая комедийная пьеса, в которой действие, построенное на занимательной интриге, на анекдотическом сюжете, сочетается с музыкой, песенкой, куплетом, танцем. В России водевили появились в начале XIX века. Водевиль «Своя семья, или Замужняя невеста» создал А. С. Грибоедов (с соавторами). Водевиль «Лев Гурыч Синичкин» Д. Т. Ленского идет до сих пор. Известны водевили молодого Н. А. Некрасова – «Актер», «Петербургский ростовщик».

Хотя водевиль «Несравненный Наконечников» не завершен автором, но в нем есть прекрасные сценки, и мы знаем (по записям его друзей) предполагаемый конец забавных событий этой истории. Нас ожидала веселая пьеска о том, как ленивый и скучающий парикмахер становится драматургом. Однако в написанной части мы встречаемся с молодым человеком, изображенным вполне по-водевильному. Задуманный финал рисовался автору так: «Герой бежит из театра, он ничего из этого уже не хочет, он бежит через зрительный зал, а за ним бежит режиссер, который все же надумал ставить его пьесу…»